Присутствием Полночи живет и эта тысячелетняя комната, чье загадочное убранство удерживает смутно дрожащую мысль — яркий разлом ее возвратных волн и первого наплыва, — пока в наркотическом покое чистого долгожданного «я» (в подвижных пределах) цепенеет давнее место падения отмеренного часа, не замечая, как время, остановившись, растворилось в драпировках, довершая их красоту своим великолепием, как замерла в забытьи поглощенная дрожь, подобная бессильным прядям вдоль таинственно высвеченного лица — лица гостя с отсутствующим зеркальным взглядом, лишенным всякого смысла, кроме собственно существования.
Это чистое сновидение погруженной в себя Полночи, чья признанная Яркость одна живет в груди сумрачного свершения, подводя итог бесплодию белизной раскрытого на столе фолианта: заурядная страница, заурядная обстановка ночной комнаты, если не считать неумирающего молчания древнего слова, про возглашенного Полночью, слова, которым она, воскреснув, призывает свою тень, эту завершенную несбыточность, говоря: «Я была самоочистительным часом».
Древняя мысль, давно умерев, продолжает созерцать себя в чистых водах химеры, где угасла в конвульсиях ее мечта, и, узнавая себя в незапамятном пустом жесте, призывает свое отражение в надежде положить конец противоречию несовместимых снов и вернуться через призрачную яркость и непонятую клинопись к Хаосу ненаступившего мрака и несвершенного слова, снявшего обет Абсолютного с Полночи.
Обессмысленный час, когда шкафы и консоли навсегда зани мают свои места, громоздясь в сумраке, под стать обреченным на неподвижность драпировкам, и только в неявном свечении, обязанном собственной смутной зеркальности, переливается чистое пламя алмазной дверцы стенных часов, единственной драгоценной преемницы вечной Ночи, — обессмысленный час, изреченный отзвуками в створчатом проеме, распахнутом деянием Ночи: «Прощай, ночь! Я был тобой, я был твоей гробницей, а теперь неумирающей тенью ты преобразишься в Вечность».
(С. Малларме. Игитур)
_________________________________________________________
Мечту я исчерпал, мечтая неустанно,
И больше не шагну дорогою добра:
Сегодня – как всегда, и завтра – как вчера, —
Навязчивый припев страданья и обмана.
Глаза отвел мне черт – куда теперь ни гляну,
Мне Ужас застит путь от ночи до утра,
И руку обожгла жестокая хандра,
И надо мною Смерть витает постоянно.
Звезда моя, вернись, пролей надежды свет.
Оплакал разум свой безумец и поэт.
На грустный горизонт взойди хотя б для вида.
Любимый эскулап, сияй сильней, звезда,
Чтоб у меня в груди не вспыхнул никогда
Кроваво-черный огнь – исчадье Суицида.
(М. Роллина)
